Читать статья по литературе: "Оппозиция "Автор-Читатель" в романе Т. Толстой "Кысь"" Страница 2

(Назад) (Cкачать работу)

интерпретаций. Специфика трактовок Бенедикта обусловлена тем, что его мышление, как и у большинства других голубчиков, конкретно и достаточно примитивно. Интересует героя, прежде всего, сюжет произведений, их внешняя занимательность. Показательно, что, прочитав все книги в доме своего тестя - Главного Санитара, Бенедикт неутомимо ищет новые тексты, поскольку старые перечитывать попросту неинтересно: «Пробовал прежние книги перечитывать, да это же совсем не то. Никакого волнения, ни трепета, али предвкушения нету. Всегда знаешь, что дальше-то случилось; ежели книга новая, нечитанная, так семь потов спустишь, волнуючись: догонит али не догонит?! Что она ему ответит?! Найдет он клад-то? Али вороги перехватят?! А тут глазами по строчкам вяло так водишь, и знаешь: найдет; али там догонит; поженятся; задушит; али еще что» [5, с. 266]. Герой неизменно соотносит прочитанное со своим личным жизненным опытом, его ассоциации конкретно-примитивны и остаются в рамках родной дисперсионной рационалистической среды: «Жили были дед да баба, - строчил Бенедикт, - и была у них курочка Ряба. Снесла раз курочка яичко, не простое, а золотое...» Да, Последствия! У всех Последствия! Вот и у Анфисы Терентьевны прошлый год тоже с курами беда вышла. И ведь какие куры были: ладные, крупные, как на подбор. Яйца несли черные да мраморные - залюбуешься! Квас из тех яиц сразу в голову ударял. ... И вот эти куры взбесились. Летать перестали, петь бросили, осень прошла, зима на носу, все птицы на юг подались, а эти, бешеные, - ни в какую. Анфиса Терентьевна их метлой, хворостиной, - упираются, хохлятся, да еще будто и по-человечески заговорили. «Куда-а?» спрашивают. А яйца из них поперли белые, страшные, крупные. Баба от страху чуть с ума не сошла» [5, с. 35-36];

«Хочу быть дерзким, хочу быть смелым,

Хочу одежды с тебя сорвать!

Хочешь - дак и сорви, кто мешает? Бенедикт раньше удивлялся: кто ж ему, Набольшему Мур-

зе, долгих лет ему жизни, слово поперек скажет? Срывай. Хозяин - барин. Но теперь, конешно, когда он Федора Кузьмича, слава ему, воочию лицезреть сподобился, - теперь призадумаешься: видать, ему, с его росточком, до бабы и не допрыгнуть, вот он и жалобится. Дескать, сам не управлюсь, подсобляй!» [5, с. 107].

Сознание начитанного Бенедикта насквозь интертекстуально. Сегменты повествования, где фокусом наррации оказывается главный герой, испещрены цитатами из переписанных или прочитанных им произведений. Однако, поскольку Бенедикт не в состоянии их адекватно воспринять, эти цитаты оказываются в совершенно чуждом для них конкретно-примитивном, подчас демонстративно сниженном, контексте: «И еще холопа нанял всю эту тяжесть до дома доволочь, а по правде сказать, не столько оно тяжело было, сколько знатность свою охота было вволюшку выказать. Дескать, вознесся выше я главою непокорной александрийского столпа, ручек не замараю тяжести таскамши. Обслугу держу. Не вам чета» [5, с. 97]; «Буйствовали знатно, катались-валялись, в чехарду играли. На четвереньках бегали, Оленька - так, в чем родилася, а Бенедикту охота пришла на голову кику Оленькину напялить, бисером шуршать, а к тому месту, где раньше хвост был, - колобашки прикрутить, чтоб грохоту больше было; а веревку привяжешь, колобашки нанижешь, гром стоит, - милаи вы мои, прямо гроза в начале мая; и чтоб козляком блеять» [5, с. 216-217].

Однако