Читать сочинение по литературе: "Взыскующий Града" Страница 1

(Назад) (Cкачать работу)

Взыскующий Града

Григорий Зобин

Духовный поиск Андрея Платонова

Несколько лет назад мне довелось видеть в Академическом молодёжном театре “Баню” Маяковского. Режиссёрское прочтение пьесы порадовало своей новизной и неожиданностью. В начале спектакля на сцене появлялся изобретатель машины времени Чудаков и задумчиво пел протяжную народную песню. Зрители видели перед собой извечный русский тип странника, искателя высшей правды, Небесного Града, который не согласен на меньшее, чем счастье всего рода человеческого. С одной разницей: Чудаков — дитя эпохи перемены знаков, путаницы их, когда отрицательное воспринимается как положительное, а Град Небесный подменяется градом земным, куда путь лежит не через соработничество Богу, а исключительно через человеческие усилия. Изобретение Чудакова и есть попытка достичь царства правды и гармонии ускоренным путём научно-технического прогресса. Весь спектакль проходит под знаком вокзального ожидания. Люди сидят на чемоданах и ждут, когда же машина времени перенесёт их в светлое будущее. Наконец машина пущена. После того как она совершает своё действие, на сцене остаются лишь чемоданы и государственный человек Победоносиков. Людей нет. Машина перемолола и своего изобретателя, и тех, кто ожидал от неё чуда. Восторжествовал Главначпупс... И вдруг меня осенило: да ведь эта пьеса, по-новому прочтённная, с абсолютной метафорической точностью отражает самую суть нашей беды в XX столетии. И ещё: она — прямой эпиграф и к судьбе, и к творчеству писателя, с максимальной глубиной воплотившего в себе этот страшный разлом, — Андрея Платонова.

У великой литературы 20-х годов есть одно любопытное свойство. Со своими творцами она играла странные шутки: результат почти всегда оказывался противоположным изначальному замыслу. Объяснялось, впрочем, всё очень просто: у настоящего писателя чувство художественной и жизненной правды сильнее ложной идеологии, как бы искренне ни был он ей предан. Разумеется, речь не идёт о заведомых бездарностях и конъюнктурщиках. У них-то всё было “тип-топ”. Никаких разладов между замыслом и воплощением, идеей и действительностью, совестью и социальным заказом — в отличие от подлинных художников, воспринимавших мир не в пример сложнее. Вспомним хотя бы Бабеля. Хотел в “Конармии” восславить революционное воинство — а получился, помимо его желания, обвинительный акт. Грандиозная и страшная во всей своей неприглядности и нравственной запредельности картина гражданской войны, где отец пытает сына, а другой сын, мстя за брата, расстреливает отца. И обо всём этом — обыденным корявым языком героя рассказа “Письмо”... Картина, исключающая готовые ответы. Или “Двенадцать стульев” и “Золотой телёнок” — два величайших плутовских романа XXвека, изначально задуманных Ильфом и Петровым, чтобы показать, как новая жизнь изживает мешающие её великому строительству чуждые элементы. Но в результате этот “чуждый элемент” — весёлый авантюрист Остап Бендер — оказался единственным живым и ярким героем на фоне серой социалистической действительности. Помните его последние слова, когда он, избитый и ограбленный румынскими пограничниками, выходит на советский берег? “Не надо оваций. Миллионера из меня не получилось. Придётся переквалифицироваться в

Похожие работы